 |
В 2024 году руководитель Новосибирской консерватории, заслуженный деятель искусств России Вячеслав Стародубцев возглавил жюри обновлённого фестиваля-конкурса российской национальной театральной премии «Золотая маска» в номинации «Музыкальный театр», вручение которой состоится 24 июня на сцене легендарного Театра имени Евгения Вахтангова. В интервью Александру Савину, вышедшему в Литературной газете и набравшему за один день более 12000 прочтений, Вячеслав Васильевич не только обозначил современную проблематику музыкально-театрального процесса, но и предложил пути решения многих жизненно важных вопросов, рассказал о своих впечатлениях от просмотра программы фестиваля. |
4 декабря 2023 года состоялся революционный съезд СТД, который, наконец, признал тупиковым путь последних лет развития Союза и его главного проекта ‒ национального фестиваля «Золотая маска». Появился новый руководитель Союза – Владимир Машков. Были приняты незамедлительные меры к сохранению фестиваля, для чего кардинально переформированы два жюри ‒ драматическое и музыкальное. Кандидатами в жюри музыкального театра, включая его председателя, занимался лично Валерий Гергиев, сопредседатель СТД. Сложность в работе новых профессионалов заключается в том, что они разъехалась по стране смотреть работы, отобранные экспертами еще старой дирекции.
Конечно, все сразу изменить невозможно, но прошедшие полгода позволили понять, какие, собственно, новые цели имеет перед собой СТД, и как эти цели будут реализовываться на практике через деятельность фестиваля. В период подготовки IV съезда по всей стране проявились пусть немногочисленные, но новые лица среди театральных деятелей ‒ эксперты, которые предлагали различные меры по коренному улучшению деятельности фестиваля с акцентом на периферию. И где они сейчас в новых структурах союза? Хотелось бы отметить, что мой жизненный опыт подсказывает, что если ты в решении важного вопроса не сделал ничего сразу, то дальше будет либо очень дорого (не только в материальном плане), либо вопрос не решится никогда, а бурлившая вокруг вопроса энергия просто уйдет в песок. Тогда, в случае с театром, на поверку останется некое глубинное театральное государство, которое будет решать свои вопросы, ну, разве что, не будут так откровенно выпячивать некие темы социального уклада и устройства, которые стали мощным раздражителем для общества в эпоху до и во время СВО. Наш театр такие примеры знает. Напомню: Ленин пять раз хотел закрыть Большой театр, а обычный технический управленец Сталин каждый раз это дело умело заматывал. Пример, конечно, с обратным знаком, но очень убедительный. Единственным человеком, у которого многое получалось в плане революционных преобразований, был Троцкий, поэтому я и писал 3 декабря в «Литературной газете» о том, что нам нужен новый Троцкий, а на эту роль видел одного человека ‒ Машкова.
Сегодня мы об этом поговорим с председателем жюри музыкального театра фестиваля «Золотая маска» Вячеславом Стародубцевым, руководителем Новосибирской государственной консерватории имени М.И. Глинки, главным режиссером НОВАТа, заслуженным деятелем искусств России.
Вячеслав Васильевич, жизненный поток неожиданно вынес вас в самый центр круговорота, который представляет из себя театральный фестиваль «Золотая маска», поставив во главе жюри музыкального театра. До настоящего времени вы достаточно критически относились к деятельности «Золотой маски». Повлияет это на ваши эмоции, оценки?
Если вы думаете, что я не понимаю той высокой степени ответственности в наисложнейший переломный период нашей театральной действительности и этого фестиваля, то вы ошибаетесь. «Не судите, да не судимы, будете» – давление этого постулата мне тоже известно, тем более что мир музыкального театра ‒ оперы, балета ‒ исключительно мал и хрупок, а специалистов, которые сохраняют фундаментальные основы и на этой почве строят свои новые миры, вообще невероятно мало. Много экспертов, но мало профессионалов. Я из военной семьи и не боюсь ответственности, наоборот, она меня мобилизует, а иммунитет к проклятьям и ненависти я выработал, когда работал от Владивостока до Калининграда, порою как кризисный менеджер, восстанавливая репутацию театра и выбранной профессии. Уверенность в силах мне придает лишь преданность моей профессии, которой я занимаюсь 24 часа в сутки и которую получил из рук великих учителей, таких как Борис Покровский, Галина Вишневская, Роман Виктюк, Елена Образцова, Валерий Гергиев, Дмитрий Бертман, а также когда работал с выдающимися российскими и мировыми дирижерами и певцами. Оперное и балетное искусство самое честное. Мы об этом неоднократно говорили. Если тенор берет верхнюю ноту до и убеждает созданным образом ‒ он профессионал, если балерина докручивает 32 фуэте и высота ее прыжка заставляет замирать сердце ‒ значит все в порядке, если история, рассказанная режиссером на сцене, помогает музыке взлететь на еще большую высоту и проявляет в ней театр, то это настоящий оперный спектакль. Есть ряд непреложных законов, которые соответствуют уровню профессии, здесь нельзя обмануть, хотя многие пытались и пытаются это делать. Другая сторона – дело вкуса. Я считаю, что главная задача не в том, чтобы устанавливать «монополию вкуса», а в том, чтобы руководствоваться исключительно профессиональными компонентами. Видеть индивидуальность и понимать степень вложенных трудов, работы, преодоления, видеть уникальность явления: ведь талант всегда виден. Еще надо понимать степень серьезности происходящего. В названии фестиваля есть слово “национальный”, а для меня это синоним “академический”. То есть произведение должно быть целостным, состоявшимся, а не находиться в процессе. Здесь можно привести замечательные слова Андрея Тарковского про эксперимент в искусстве: «Нет ничего бессмысленнее слова “поиск” применительно к произведению искусства. Им прикрывается бессилие, внутренняя пустота, отсутствие истинного творческого сознания, ничтожное тщеславие». Поиск ‒ это то, чем можно заниматься в своей голове или на репетиции, хотя к ней тоже надо быть абсолютно готовым. Есть разные формы, очень интересные, новые, но и они должны быть целостными, если выносятся на суд зрителей. Не надо считать, что зритель глуп. Это главная ошибка, даже не ошибка, а настоящая трагедия последних лет.
Юрий Бондарев, советский писатель, как-то обозначил этот процесс, как издёвку «мэтров» над лопоухими читателями. В то же время вы прекрасно понимаете, что сейчас самое важное, если мы хотим сохранить фестиваль, ‒ его провести. Об этом совершенно определенно сказал Владимир Машков, новый руководитель творческого союза. Для этого сейчас членам жюри, в том числе вам, приходится летать в командировки и смотреть рекомендованные постановки. Какие у вас первые впечатления от того, что вы увидели?
В искусстве есть одно мерило: талант. Так сложилось, что эстетическое направление, на которое делала ставку прежняя дирекция, и которое преподносилось как выдающееся, не оправдало надежд и исчерпало само себя. Разрушая традиционные классические формы, оно не родило ничего ценного или уникального. Если бы это направление создало какой-то свой вектор и утвердило бы новое искусство, то это было бы одно. Но оказалось, что на разрушенном фундаменте ничего не возникло. И мы понимаем, что время потеряно. И то направление, которое прививали обществу последние десятилетия модные театральные и музыкальные критики, ничего не принесло кроме разочарования, и, что особенно удручает, ‒ миллиарды бездарно потраченных бюджетных средств. Театр – живой организм, прежде всего он должен быть искренним, талантливым и оставаться заповедником чего-то высокого, того, на что отзывается в сердце каждого зрителя и вызывает живую реакцию и эмоцию. Вот сейчас мы отсмотрели всю программу, предложенную старым экспертным советом. Некоторые постановки просто профессионально непригодны, некоторые просто шлак. Мы видим реакцию публики, которая сидит в недоумении от происходящего. И это мнение всех членов жюри. Вывод совершенно очевиден: именно сейчас в этой исторической точке перенастройки всего театрального процесса мы должны бороться за чистоту и честность профессии! Прекратить на черное говорить “белое”, а на белое – “черное”. Именно об этом векторе мы и беседовали с человеком неравнодушным, искренне радеющим за все музыкально-театральное искусство и творческое образование страны, сопредседателем СТД Валерием Абисаловичем Гергиевым, с которым провели очень результативное обсуждение итогов просмотра программы. Все говорят о том, что может быть мерилом. Что же считать камертоном? Театр как понятие красоты. И в уродстве, конечно, тоже есть своя красота, но таких любителей немного. Каждый из нас, будь то дирижер, режиссер, певец, знает основообразующие аспекты своей профессии. Если происходит нарушение этих основообразующих систем, то случается сбой. И мы идем не туда. Можно сколько угодно говорить об экспериментах, но что дальше? Из пятидесяти двух названий в афише «Золотой маски», русской классики только четыре. Эта тенденция ни плоха, ни хороша. Мы получили срез всего театрального процесса. Я сейчас говорю про музыкальный театр. И моя личная задача – защитить эту сферу. Вот и всё. Еще раз повторяю, что искусство – дело субъективное. Одному нравится, другому не нравится. Но это должно быть максимально профессионально.
Как-то вы сказали, что у вас были вопросы к прошлой деятельности «Золотой маски». Они выражались в том числе и в том, что, по сути, игнорировался НОВАТ ‒ третий по величине музыкальный театр в стране, у которого была масса своих постановок, включая авторские, огромный детский репертуар. И даже когда здесь случайно показывались критики, все было очень формально. У вас на тот момент было мнение о «Золотой маске». Оно сейчас изменилось?
Мое представление о «Золотой маске» изменилось: когда я увидел все изнутри, оно ухудшилось. Сколько полезного мог бы принести этот фестиваль в продвижении русского искусства, в воспитании хорошего вкуса публики, в выращивании молодых профессионалов на фундаменте великого русского репертуарного театра. А в результате сложилась закрытая группировка с фикцией коллегиального решения, а по сути ‒ авторитарным мнением одного человека. Я предложил коллегам голосовать не тайно, как это было, а открыто, свободно обсуждать все вопросы. Мы должны нести ответственность за то, что сейчас происходит, в этом и есть свобода! У меня нет ни обиды, ни желания отомстить. Я профессионал и состоявшийся человек, у меня очень много любимой работы.
В чем тогда проблема?
В непрофессионализме. Я и члены жюри находимся в легком недоумении от экспертного выбора предыдущего совета, который мы сейчас видим. Просто шок. Потому что восемьдесят процентов работ выполнены непрофессионально, некоторые просто на уровне самодеятельности. Вот и всё. Еще раз повторяю, самый главный критерий – профессионализм. Тенор должен брать верхние ноты, балерина – держать баланс, позицию. И можно ли это называть искусством? Вот мы с Аллой Михайловной Сигаловой, выдающимся хореографом, деятелем театра, в жаркий спор включились. Она говорит: «Если бы только это было мерилом искусства, то такое искусство надо было бы выбросить в помойное ведро». И она права. Но все-таки самое главное то, о чем, например, говорит Владимир Львович Машков: попадает это в сердце или не попадает, делает это искусство нас лучше или нет. Но я не могу слушать, когда фальшиво поют или плохо играет оркестр. И как бы талантливо это не выглядело, у меня сразу восприятие искажается. Мне важно слышать хороший оркестр, чисто поющие голоса, видеть талантливых артистов, хорошие качественные декорации, интересные костюмы. Для меня это важно. Это элементы профессионального мастерства. Если какой-то элемент нарушен – видно, что непрофессиональный свет, нет предмета режиссуры, – то мне это не интересно, какой бы высокий смысл в этом не был. Потому что мы говорим о национальной премии, профессиональных театрах и значительных бюджетных средствах.
Было важно сохранить фестиваль. Но мы прекрасно понимаем, что «Золотая маска» была плоха не только предвзятостью, но и тем, что за этим стояли неверные цели. И сейчас самое время эти новые цели сформировать, чтобы не спустить весь мощный созидательный импульс, предшествовавший съезду СТД, в песок. Сейчас надо выходить на новые задачи, приоритеты. Необходимо провести полную ревизию всех имеющихся номинаций, выделить приоритетные, отказавшись от незначительных, ранее имеющихся, добавить новые, остро необходимые.
Все мы остро ощущаем необходимость новых требований к театральному процессу. В опере и балете рассчитывать на приглашенных звезд, особенно зарубежных, уже бессмысленно, необходима новая парадигма развития. Я думаю, что этой парадигмой может стать возвращение заслуженного внимания к русской классике и выращивание звезд новой формации, новых молодых имен, патриотов своей культуры. Затем детский репертуар – стратегический запас театральной индустрии! Это фундамент будущего. Этому надо уделять очень большое внимание. Я уверен, что в национальном фестивале должны быть номинации «Лучший детский музыкальный спектакль» и «Лучший детский драматический спектакль», не исключая номинацию театра кукол, которая в реальности является детской далеко не всегда. И я совершенно согласен с вами в том, что ТЮЗы надо вернуть детям, подросткам, ведь именно подростковый период ‒ самый сложный. Необходим тщательный анализ состояния театров юного зрителя. И тех, которые сохранили свои названия и, используя огромный советский опыт работы со школами, наработали новый в постсоветский период, и тех, которые в угоду амбиций руководства были переименованы, чтобы заниматься теми самыми экспериментами, о которых я говорил выше, в ущерб детскому репертуару. Уверен, что надо подвести жирную черту, сказать огромное спасибо всем организаторам, номинантам, лауреатам «Золотой маски» и идти дальше, учитывая новые цели и задачи современного театра. Как бы нам не упустить время! Не хочется просто поговорить и разойтись. Надо делать дело. Я очень много езжу по стране, и сейчас, отсматривая программу в разных городах, понимал, что такого уровня фестиваль является связующей нитью между региональными и центральными творческими союзами. Если мы хотим развивать регионы и закончить благоговейное преклонение перед столичными критиками, экспертами, воспитанное предыдущей командой «Золотой маски», надо дать большие полномочия региональным профессиональным союзам, оживить, омолодить их. Конечно, чтобы навести порядок в региональных отделениях, нужно сосредоточиться на федеральных округах, которые взяли бы на себя кураторство более мелких союзов. Возможно, экспертными советами фестиваля могли бы стать эти центры на местах. Регионы должны сами вдохнуть новую жизнь во все процессы, начать новый виток мощного развития. Кстати, практически у каждого местного отделения есть своя театральная премия, образованная в антитезу «Золотой маске». Россия очень большая, все регионы разные, много этнических и эстетических стилей, направлений. Надо привлекать молодежь. Надо оздоравливать всю эту систему, восстанавливать культурную экологию страны. Почему она была такой? Потому что молодых туда пускали очень выборочно. Тех, кого привечали, приходили с желанием разрушить то, что было до них. Еще раз повторю, что на этой разрухе ничего нового не выросло. Вот если бы выросло, и мы бы понимали, что это здорово, что это сохраняет наши традиции и ведет вперед, дает толчок и импульс к чему-то новому, интересному, тогда не было бы и темы сегодняшнего разговора. Но никакого толчка и никакого импульса не возникло. В этом самая большая беда. И еще в полной оторванности от зрителя. А это катастрофа. Мы должны понимать, что мы работаем для зрителя. Мы должны его образовывать, воспитывать, вдохновлять. Мы не должны с ним конфликтовать. Но во многих работах этот конфликт присутствует. Например, художник по свету ослепляет зрителя, задавая якобы какой-то провокационный вектор. Да, конечно, театр должен вызывать эмоцию. Но настолько видна неприязнь к зрителю. И эта тенденция прослеживается в очень многих работах. Все-таки людей надо любить. Это не значит, что надо гнать «ширпотреб» чтобы все радовались и хлопали в ладоши. Но надо зрителя любить больше, чем себя, постановщика.
Говоря о необходимости перераспределения акцентов в проведении фестиваля в пользу периферийного театра, творческих союзов на местах, вы поддерживаете мнение об участии местных союзов и министерств культуры в выдвижении театральных работ на участие в фестивале. Вы считаете, что на сегодняшний день надо делегировать полномочия определенным критикам на местах, которые бы могли решать то, что раньше решалось в центре. Надо пересмотреть свой актив, тех людей, которые достаточно давно этим занимались?
Немного не так. Работая во многих нестоличных театрах нашей прекрасной страны, я видел, что многие профессионалы из-за того, что у них иной взгляд на театральную эстетику, на театральное дело, потеряли веру в то, что их услышат. И я сейчас не говорю о какой-то тоталитарной линии, но еще раз повторяю: монополии вкуса быть не должно. Как раз в споре рождается истина. Мы говорили с Владимиром Львовичем о единстве индивидуальностей. Вот этот тот путь, по которому должны мы следовать. Но единство должно быть. Каждый художник, конечно, индивидуален, со своими мыслями, со свой правдой. Но понимание, куда мы все идем нашим театральным сообществом, всей нашей страной, у нас должно быть. Эксперимент хорош, когда он чем-то заканчивается. То есть мы экспериментировали-экспериментировали, и в результате этого эксперимента выкристаллизовалось такое, что мы поняли: мы нашли какую-то новую эстетику, какое-то новое направление, какие-то новые формы. Где все эти новые направления, где все эти новые формы? Вот, например, направление современного танца. Многие скажут, что я не эксперт в этой области. Еще когда я учился в ГИТИСе, мы передавали из рук в руки кассеты Пины Бауш, Мэтью Борна, Иржи Килиана, Начо Дуато, Александр Экмана, могу перечислять ещё и ещё. Теперь это уже все есть в интернете, можно посмотреть. Эти имена, которые я назвал, открыли какую-то свою новую лексику хореографическую, внесли что-то новое, свое. И талантливое. А то, что мы видим сейчас, ‒ это необразованность. Одна и та же лексика, одни и те же формы, приемы, одна и та же, плюс-минус, музыка, одна и та же световая картина. И я задаю себе вопрос: где же новая лексика? Где то, что я не видел? Где талант? Где новое, к которому все эти годы мы стремились и стремимся? А нового-то ничего нет. Мало того, что нового ничего нет, это еще и плохая реплика старого.
СТД как общественная организация должна решить вопросы разобщенности учреждений, объединенных культурой, но юридически не относящихся друг к другу. Есть ли это желание? И еще одна проблема, к решению которой необходимо подключаться СТД, ‒ это пропасть между теми, кто готовит молодых певцов, и теми, кто принимает их на работу. Видите ли вы как с помощью фестиваля можно решить эту проблему?
Действительно между учебными заведениями и театрами, филармониями лежит пропасть. Такой же трагический разрыв связей, как в цепочке от самого маленького зрителя к зрителю постарше, подростку, и взрослому зрителю. Нет качественного взаимодействия между детскими музыкальными школами, колледжами, вузами, консерваториями и непосредственно работодателями. Раньше педагоги – солисты театров, которые преподавали в этих же консерваториях, видя талантливого студента, сразу рекомендовали его в театр, сначала на маленькие роли. Это работало. Сейчас этого взаимодействия просто нет, эту пустоту в редких театрах заполняет молодежная программа. Сейчас я разговариваю со многими руководителями театров и руководителями высших учебных заведений, консерваторий: они в принципе не контактируют. Целевые места, которые бы прикрепляли молодого специалиста к месту работы, не решают проблемы. В рамках работы жюри мы провели около двух десятков мастер-классов в консерваториях и институтах культуры, включая в повестку и образовательный аспект, что было встречено на местах с невероятным теплом и признанием необходимости в подобного рода деятельности. Я предложил сделать внутри фестиваля образовательную секцию, чтобы наша деятельность была максимально эффективной по отношению к регионам. Трудности взаимодействия возникают из-за разности в подчинении – региональные или федеральные. Но причем здесь подчинения, когда все мы занимаемся одним делом?! Неплохо бы эту цепочку сейчас восстановить. Я считаю, будущее за интеграцией между творческими вузами и консерваториями и непосредственно работодателем – театрами и филармониями, это невероятно актуально для регионального развития. Собственно, именно эту систему мы сейчас и выстраиваем между новосибирской консерваторией, которую я возглавляю, и Новосибирским театром оперы и балета, новосибирской филармонией. Эти процессы взаимовыгодны всем институциям. Это уже дает свои плоды. Видно, что это живая модель, а не какая-то мертвая искусственная схема. Поэтому восстановление этих взаимосвязей – сейчас важная задача. Важно сквозное развитие от детского репертуара к репертуару для подростков, к взрослому театру. Самый сложный период – период взросления. Это 12–15 лет. И репертуар именно для этой аудитории очень важен. Сегодня концепция репертуара театров, которые должны этим непосредственно заниматься, остается невнятной: вроде бы это не взрослый спектакль, а вроде бы и не детский. Но я понимаю, что для детей надо, как сказал Станиславский, делать, как для взрослых, только лучше. Мы обязаны понимать, что еще более настойчиво должны говорить о вечных ценностях, должны готовить молодого человека к современной жизни, гордиться, что наша страна великая, что наше искусство величайшее, что у нас великая музыка, литература, великий русский репертуарный театр. Если мы поймем, на чем строить эту новую современную репертуарную политику, то, мне кажется, мы выиграем будущее. Я так подробно и эмоционально говорю об этом, потому, что уверен, что только СТД и национальный фестиваль как его инструмент, способны стать локомотивом и стимулировать объединение всего театрального сообщества, его новых национальных целей и задач. И еще я считаю, что позиции музыкального театра и его представителей внутри Союза необходимо усилить.
Ваше желание через «Золотую маску» продвигать русскую классическую оперу, русский классический балет не отпало?
Искусство должно быть не состязательным, а созидательным. Я вообще скептически отношусь к любым формам фестивалей, конкурсов, к любым формам состязания, скажем так. А если у тебя есть стремление кому-то понравиться или победить, используя вполне понятные схемы приближения к той или иной эстетике, то я считаю, что это изначально обречено на провал. Потому что в этом нет любви. А любовь есть тогда, когда ты что-то делаешь для других, а не для себя. Когда центром для тебя является не твое эго, а задача показать всю глубину музыки Чайковского, красоту музыки Римского-Корсакова и всю сказочность и волшебность этих сюжетов, сказочной фактуры, мудрость текстов великого Пушкина. Когда у тебя есть искреннее желание раскрыть весь этот фантастический материал, тогда ты на верном пути.
По всему миру под новый год возникают различные постановки «Щелкунчика». После гениальной музыки Чайковского мы можем вспомнить Прокофьева и его балеты ‒ «Ромео и Джульетта», «Золушка», «Спартака» А. Хачатуряна. Но это все создано в XX веке, а за последние несколько десятилетий ничего известного и всенародно любимого в нашем музыкальном театре и не возникло. Как через «Золотую маску» можно стимулировать написание музыки, либретто, создать новый спектакль с условным название «Щелкунчик 2.0»?
Участники мастер-класса образовательной программы «Золотой маски»-студенты Пермского государственного института культуры
Участники мастер-класса образовательной программы «Золотой маски»-студенты Пермского государственного института культуры
«Щелкунчик» – великая музыка Чайковского. И это основа. И вторая основа – сказка. Мы все хотим вернуться в детство, в каком бы возрасте мы не были. Это самое главное стремление, которое как раз и влечет людей всех возрастов в театр на Новый год. Но действительно за последнее время не создано, например, ни одного оперного шедевра, который бы мы все знали. Специалистов, которые занимаются именно детской оперой, вообще практически нет. Мне кажется, мы единственный театр, который за последние годы выпустил более пятнадцати детских премьер. Пять из них – мировые. Например, «Малыш и Карлсон», которого мы делали вместе с международным фондом Астрид Линдгрен и молодым петербургским композитором Антоном Гладких. Это оркестровки фортепианной музыки русского композитора Цезаря Кюи – наши постановки «Красная Шапочка» и «Кот в сапогах». Это премьера оперы нашего сибирского композитора Александра Абраменко – «Сказка про Козлика». Почему-то вообще мало таких театров, которые заказывают музыку. Убежден, надо восстанавливать и поощрять инициативу, когда театр заказывает музыку для балета или оперы. Я думаю, что это должна быть инициатива и СТД, и самих театров, и Союза композиторов, но поддерживаемая Министерством культуры РФ. Понимаете, когда мы говорим, мы говорим какими-то общими понятиями. А они должны быть очень конкретными: вот я здесь и сейчас. Я понимаю, что в консерватории молодые люди имеют очень мало платформ для самовыражения, кроме, например, концертов или экзаменов. Вот именно для этого мы и подписали со Сбербанком, с банковской платформой «Сберзвук», договор о сотрудничестве. Это позволит нам на эту платформу загружать все то, что производит новосибирская консерватория в своем медиацентре. Композиции, которые созданы нашими молодыми композиторами, исполнительскую музыку – фортепианную, скрипичную, народную, духовую, вокальную. Чтобы это работало на популяризацию и классической музыки, и талантливых молодых людей. Надо скорее переходить от разговоров к делу, приносящему пользу нашей культуре, музыке, великому русскому репертуарному театру, музыкальному и творческому образованию.
Совершенно с вами согласен. Беседуя с генеральным директором театра им. Вахтангова Кириллом Игоревичем Кроком, я спросил, уверен ли он в том, что мы делаем все правильно. Он ответил: «Будущее покажет». Я сейчас больше всего боюсь, что после громких съездов наступит звенящая тишина и все вернется на круги своя. Глубинное театральное государство мудро и терпеливо. Времени на раскачку у нас нет. Чтобы не было потом такой картины, когда встанет золотомасочник старого призыва и бросит нам в лицо: «Ну что, получилось у вас?»
